© Дмитрий Логинов, Бог не добр: Он – первопричина добра, а это располагает к доверию много большему (статья), 14 апреля 2013

1.

Бог всемогущ и всеблаг. Пожалуй, именно это утверждение священнослужителей вызывает сегодня больше всего сомнений да возражений.

Ведь современник наш не искушен в богословии. Он только недавно вообще вспомнил: Бог – ЕСТЬ (после оглушающего семидесятидвухлетия – целый градус астрономической прецессии, между прочим! – монополии атеистов на пропаганду).

Вот и популярны умозаключения вроде: вокруг такое количество зла, страданий, несчастий… а значит одно из двух — или Господь не в силах устранить это все и Он, следовательно, не всемогущ; или же у Него есть возможность все эти безобразия прекратить — всего лишь пальцем о палец ударив! – но… ленится как-то вот это сделать! и, следовательно, не всеблаг.

Неискушенному взгляду такое построение кажется неопровержимыми. Притом оно несет еще и неслабый эмоциональный заряд. У экзальтированных натур медитация на подобные темы может перерастать… аж в ненависть ко Всевышнему!

А также в богобоязнь (она есть противоположное страху божьему как желанию не огорчить Отца). Богобоязнью страдают более кого-либо сатанисты (осознанно или нет). Потому они так и льнут к сатане, что хотелось бы им иметь хоть какую-то силу (прокладку, дистанцию, буферную зону) между собой и Богом.

А ларчик открывается просто. Непросто только нащупать место, где открывается. Но вероятность нащупать весьма повышают ПРИТЧИ, которые были сложены разными мудрецами на эту тему. Такая вот, например:

Слышит однажды Бог – люди раскричались: Несчастны мы! так несчастны!.. Сделай нас всех счастливыми!

Он и сделал. Угомонились на какое-то время люди, а потом опять… От счастья, Господи, стало нам еще хуже, чем было от несчастья! Сделай опять несчастными!

Опять исполнил их желание Бог. Тоже на какое-то время успокоились, а затем снова: Вот ведь какой Ты гад! Мало того, что мы все опять несчастны, так теперь мы еще не можем отвести душу, ругая Тебя за то, что счастливыми нас не делаешь!!

Тут возникает вопрос: а чего бы им (то есть нам) не успокоится на той стадии, как сделал Бог всех счастливыми? На это дает ответ притча уже иная:

У одного из братьев шли дела хорошо, у другого плохо. И вот сидит неудачник, плачет: денег нет у меня! Ну, брат отстегивает ему денег. Через какое-то время видит, опять тот плачет: женщина со мной быть не хочет ни за какие деньги! Успешный брат упросил эту женщину проявить благосклонность к своему брату. Однако потом опять его видит сидящим и плачущим. Что на этот раз? я же всё вроде сделал, чтобы ты не плакал? А тот ему отвечает: не всё — ты никогда не сможешь так сделать, чтобы это я сам себе сделал, чтоб я не плакал!

2.

Так вот. Бог — МОЖЕТ это тебе сделать. В смысле: может Он тебе сделать даже и такое… чтобы ты сам себе это сделал.

Он это тебе и делает. И вот каким образом: Он играет с тобой.

В процессе божественной игры получаешь все, что только не пожелаешь. Не сразу, правда, а постепенно. Зато как раз в результате вот именно такой постепенности ты не просто получаешь от Бога, но сам, вроде как, себе делаешь. И в итоге становишься ВПРАВДУ счастлив. Или, по крайней мере, хоть изредка бываешь.

Тут очень подойдет аналогия с компьютерной игрушкой (всякие метафоры с ней не менее популярны ныне, чем неприятие положения насчет «всемогущ и всеблаг»). Допустим, ты можешь выиграть много золота и прекрасную принцессу. Представь квест, устроенный так, что в самом начале кто-то к тебе приходит и просто дарит эту принцессу и мешок золота. Едва ли тебе такой квест понравится. Ты с первого же раза забросишь эту игрушку и переключишься на что-то другое (особенно привлекательны, говорят, высокие планки в упаковке реалистически-жутковатой).

Интересный сюжет в этом смысле содержит «Матрица» (кинотрилогия, которая стала культовой в самом начале века). Машины, паразитирующие на жизненной энергии спящих людей, запрограммировали им сон о тотально счастливой и беззаботной жизни. Чтобы тела людей были здоровее и вырабатывали машинам-паразитам больше энергии. Но, как сказали машины в том фильме, «почему-то весь урожай погиб». Не выдержав счастья. Пришлось машинам придумать какой-то отягощающий – а тем самым и упражняющий – квест.

Итак, чтобы квест был востребован, он должен, что называется, напрягать. Причем не просто и тупо напрягать, а — дабы в результате таких напряжений геймер обретал возможность как-то расти. Восходить — говоря языком церковным – «от славы к славе»… Спрос есть лишь на такую игрушку, где аватар имеет возможность последовательного реального восхождения.

Тут аватар это вроде как аналогия с тобой, смертный. Ибо ведь сей мир лишь игра. Именно поэтому он, как известно, «лежит во зле». То есть в двухмерной плоскости монитора. (Хоть максима «жизнь — игра» сделалась трюизмом задолго до изобретения даже машины Тьюринга.)

Но где тогда тут аналогия с Богом? Пожалуй, большинство бы ответили: Бог — это создатель квеста. Или: Бог это программист, который сей квест оцифровал и построил матрицу игры.

Но это совсем не так. Программист… автор квеста… дизайнер… они подходят под определение «криэйтор». А криэйтор тут будет аналогия не с Богом… а с Демиургом.

А это еще кто такой — Демиург? Ответить поможет старый добрый гностицизм. Только, подчеркнем, вот именно старый, добрый. А не новомодный оккультистский эрзац. Демиург есть едва ли бог и уж точно не Бог Всевышний. Но может подвизаться у Всевышнего криэйтором квеста.

Тонкое различение сие ведает лишь ведизм, почему и достоин имени своего. Ведизм – это прото-гностицизм, ибо последний основывается на элевсинских мистериях, пошедших со времен скифского волхва Олена (Оленя). Богословскую значимость этого различения на Демиурга и Бога Всевышнего неустанно подчеркивал Маркион, выдающийся богослов эпохи раннего христианства, духовное наследие коего недооценено по сей день.

Бог Ветхого завета, учил Маркион, это всего лишь Демиург. Он просто сочинил квест. У иудеев богобоязнь была почти не менее сильной, нежели у сатанистов. «Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались» (Иов 6:21).

Перепутать Всевышнего и Демиурга – это до добра не доводит (напротив, это как раз отводит от ведения о Боге как о Первопричине добра). С такими опрометчивыми происходит примерно то же, что ныне с фанатичными геймерами. Наиболее подсевшие на игрушку из них забывают и есть и пить! Так вот и умирают, вперившись в монитор…

Но тогда кто же настоящий Бог в этой аналогии с компьютерной игрушкой? А настоящий Бог это есть… ты САМ. Но: не ты, каким ты привык себя видеть, то есть не аватар, а – ты, воистину, сам – то есть ТОТ, КТО ДВИГАЕТ АВАТАРОМ. Тот, без чьей воли ни один волос не упадет с головы аватара. Этот ТЫ САМ ведь всегда может нажать «сохранить» и просто выйти из игры, если что-то ему (Тебе) не понравится. (Заметь, мы тут не поленились упомянуть насчет НАЖАВ «СОХРАНИТЬ» — специально, чтобы никто не вздумал подозревать в этой фразе метафорическое поощрение суицида.)

Однако земное «я» затмевает, обыкновенно, человеку его Высшее, небесное Я. Смертный ассоциирует себя с текущим воплощением, т.е. делается подобен тому самому свихнувшемуся геймеру. Метко сказал кто-то из великих: все твои достижения, в сущности, определяются тем, в какой степени и в каком смысле ты преодолеваешь зависимость от эго (самоотождествление с «я» земным).

3.

Дух есть Небесный Царь, потому как он есть Единство.

Сын (и Творение) и Отец (Творец) ЕДИНЫ, прежде всякого прочего, именно в Духе. В определенном смысле можно даже сказать, что Сын и Отец есть Лики (моменты, полюса) Духа. (Было у древних руссов богословское понятие Дидух – или Дедух – в котором так и слышится Дед-Дух или же указание, ГДЕ находится Сверхоснова, в которой двойственность нераздельна.)

Итак, Дух есть абсолютное единство. Там едины Отец и Сын, Творец и творение. Сын это, естественно, никаким образом не творение; Он ведь и так един со своим Отцом.

Однако Сын есть Отец именно такой, КАК ОН ПРЕДСТАВЛЕН ВНУТРИ ТВОРЕНИЯ (поэтому: «никто не приходит к Отцу иначе, как только через Меня» — Ин 14:6; а также: «через Него имеем доступ к Отцу… в одном Духе» — Еф 2:18). Или, можно сказать, Сын есть способ Отца увидеть свое Творение не извне, как видит его Творец (подобно этому сварог видит на наковальне, гончар на круге), а — изнутри этого Творения как если бы Он сам был одной из тварей своих.

Приблизительно к такому приему прибегает создатель романа, когда он изображает, среди других, ЛИРИЧЕСКОГО героя. То есть использует прием повествования от первого лица. Лирическим героем называется, как известно, тот именно художественный образ в романе, от лица которого ведется повествование.

То есть он вроде как и один из героев — созданный персонаж, и он же как бы сам автор повествования, источник его, творец… Богочеловек. (Пожалуй, распространенная тема серьезных мифологий: судьба Творца ВНУТРИ своего творения.)

Какой серьезный писатель отказался бы от возможности стать героем собственного романа и посмотреть изнутри, как оно там ощущается… это все? Насколько правдоподобно? Хорошо ли захватывает?

Пожалуй, для полноты впечатления он согласился бы даже на это время забыть, что ведь… он сам и есть автор этого всего. Так будет полней впечатление, когда… вроде, как и нет запасного аэродрома.

Вот, русские сказки очень и очень богаты примерами таких… приятных разочарований. Правда, несколько зашифрованных символически. Вроде как Иван Дурак поначалу последний из последних и ничего-то у него не ладится, и вообще едва только где-то и как-то способен существовать на самой незначительной должности. Подвиги великие совершает — а все напрасно!

То есть — как бы напрасно. Потому что потом, к самому концу сказки, вдруг выясняется: он вовсе не дурак — он царевич, этот Иван! И вот — как не бегает он от царского венца (раза два обязательно попытается уклониться: ну, не для меня же, убогого!), а как-то все равно неминуемо венец этот «дурака» настигнет.

Это уж такой способ у Бога творить вселенную. Напишет на холсте времени и пространства некий Роман. В какой-то момент сей Автор помещает Себя туда как лирического героя.

Бывает — этому аватару, то есть лирическому герою, достается неслабо… А небезынтересно, кстати, даже само созвучие АВТОР и АВАТАР. Две стороны единой медали. И огласовка как символ пришествия во плоти – какого-то оплотнения, вписывания…

Но это и накладывает ограничения. И посему даже Сам Христос говорит: «что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь [вечную], соблюди заповеди [жизни вечной]» (Мф 19:17).

Но разве Христос не благ? И разве он не есть Бог? Правильные ответы, конечно же, БЛАГ и ЕСТЬ. Но именно по своей благости и божественности Он изрекает истину В ЕЕ ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ.

То есть с нечеловеческой точностью. Поэтому далеко не все логии (речения Логоса) внятны людям. Особенно современным. И потому Евангелие от Фомы — созданное, может быть, раньше прочих, — зовут апокрифом.

А точность состоит вот в чем: даже Он Сам, но ЗДЕСЬ – это еще далеко не Он Сам, как ТАМ. Ибо, чтобы вместиться в такую малость, как мир, Он должен был и Сам умалиться.

Ранние христиане ведали эту тонкость. Осталось от времен тех слово кенозис[1]. Его дословный перевод означает «причастие пустоте». Бог сотворил мир из ничего.[2] Поэтому, мир сей по сути – пустота, иллюзия. То есть, нисходя с неба на землю, воплощаясь, Бог причащается пустоте – умаляется, дабы вместиться в малом.

Мейстер Экхарт говорит словами противоположными, чем у Христа, и, однако, то самое по сути: Бог не добр (и в этом смысле можно даже сказать: я добрее Бога), ведь Он – Первопричина добра, и это располагает к доверию много большему, чем если бы Он был просто добрый.

Первопричина добра сотворяет лишь следствие свое, то есть лишь добро. Как сказано «Бог есть свет и нет в нем никакой тьмы» (1 Ин 1:5). А вот в мире сем свойством всякого созданного оказывается отбрасывание тени.[3] Зло это тень, отбрасываемая добром, которое создает Первопричина добра.

Один язычник сказал одному из мужей апостольских в ответ на подобное построение нечто вроде:

— Вот оно как оно получается у последователей ведизма все хитроумно да остроумно… Но это — пока мы с тобой сидим у костра и в защищенной от ветра пещере, мирно беседуем… А вот на поле брани — как дали бы тебе палицей по башке! Неслабую бы, я думаю, ты тогда тень отбросил!

— Действительно, — отвечал ведающий, — сидим у костра, беседуем, а вот, посмотри, ползет по стене пещеры сей — жук.

— Ну, вижу, вправду ползет, а чего на него смотреть? Все равно сейчас в костер свалится.

Тут православный руку свою протягивает и щелкает по жуку. Жук отлетает, естественно, к противоположной стене пещеры.

— Вот так, — посмотрев на язычника, говорит ведающий.

— Ну и что, что так?

— А то, что жук сейчас думает: за что же это бог меня сейчас так ударил? (Для жука мой палец сойдет за палицу бога). Я даже не нагрешил, а он… какой он злой, этот бог! Жук именно так и думает. Потому что не дано ему знать, что, если бы не получил этот слабенький от меня щелчок — он бы уже свалился сейчас в огонь. И только бы надкрылья похрустывали… А так — он у противоположной стены пещеры вдруг оказался. Куда б едва ли самостоятельно без потрясения этого дополз. А в этой противоположной стене, как мы знаем, выход из сего мира пещеры нашей и скоро жук в него выползет, почувствовав живительное веяние сквозняка. И вне пещеры расправит крылья свои, побитые слегка, может быть, щелчком, но — расправит. И полетит объедать, например, виноград или оставлять потомство, или вообще делать всяческое такое, чего никак бы не смог в пещере, в которую залетел сдуру.

Мораль сей басни: первопричина являет нечто ПРИНЦИПИАЛЬНО большее. Чем больше проходит времени с момента Христова Подвига, тем люди менее склонны замечать это.

Коран, записанный не ранее седьмого века по Р.Х., говорит о садах небесных: «Там есть девы хорошие, прекрасные… удерживаемые в шатрах» (55:70-72). А вот Послание Коринфянам только: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Апостол Павел, писавший в первом веке по Р.Х., подчеркнуто даже и не пытается передать небесное в земных символах.

…Интересно, что греческое «бессмертные» представляет лишь переосмысление эллинами скифского богословского понятия, выражавшегося просто словом «живые». Как тут ни вспомнить из песни «Городок» (Воскресенье, 1979):

«Кто в духоте ночной не закрывал окна,

Того уж нет:

Ушли искать страну, где Жизнью жизнь полна, —

За песней вслед»…

Поделиться с друзьями в соцсетях: