ЗОРМОРАИН
Последователи Русской Северной Традиции рады размещению на сайте нашего института нового произведения Алены Селивановой. По жанру оно подходит, наверное, под определение ФИЛОСОФСКАЯ ПРИТЧА. Но это больше, чем только притча, и старше, чем философия.
Под легким пером Алены оживает исконное богословие сердца, хранимое РСТ, за коие добротолюбивую школу нашу именовали в средневековье малопонятным теперь прозванием Орден Мертвых. Идея притчи созвучна, пожалуй, такой вот проповеди великого современника нашего Симеона Афонского:
«Есть на свете одна огромная Река. Она не имеет начала, не имеет конца. И названия у Нее нет. Левый берег у этой Реки – Смерть, правый берег – Жизнь. А Сама Река – ни жизнь, ни смерть, но ведает жизнью и смертью. Из Нее рождаются в жизнь и из Нее переходят в смерть. А тот, кто плывет по этой Реке, забывает о жизни и забывает о смерти.»
(Симеон Афонский, «Восхождение к Небу«.)
Итак:
ЗОРМОРАИН,
или
ДУША КАК ДУДОЧКА БОГА
Роза идет лунной осенней ночью по горному лугу. Вдалеке вершины гор, и где-то там на вершине — основание и стены забытого храма, возведенного ее далекими предками. Она одета в черное платье, на голове белый платок. И она видит в лунном свете — движение белой точки вдалеке. Что-то или кто-то приближается к ней. И Роза знает — эта встреча суждена, ее не обойти.
И вот уже видно — скачет по горному лугу навстречу Розе белая кобылица. Роза останавливается. Кобылица скачет вокруг нее, а потом… Словно останавливается время, и в растянувшемся миге в свете Луны печальные темные глаза Розы смотрят в глаза белой кобылицы. Смерть стоит перед ней. И этой встречи не избежать. Смерть вырастала внутри, как кол. На этот кол насаживалось все, что дорого было душе, все, что она любила… Смерть забирала все — и вот теперь она смотрит глаза в глаза.
Храм на вершине, построенный предками, пришедшими со звезд… Он далеко и одновременно близко. А в глаза смотрит смерть… И открывается глубинная память. Все это уже было… и повторяется опять, снова и снова, пока душа не войдет Дверью.
Роза вспоминает…
Она видит деревню на севере зимой. Ночь, под луной блестит снег. Она видит себя молодой девушкой, которая стоит посреди избы. Она думает о своем женихе. Он предназначен ей, в этом нет никакого сомнения. Должна быть свадьба… Но кто оденет ее к венцу, кто проводит к жениху в церковь? Отца недавно похоронили, еще раньше умерли мама, бабушка, прабабушка… Она одна. Лунный луч падает на пол. По лучу спускаются к молодой невесте мама, бабушка и прабабушка. Они встают вокруг нее. У мамы в руках белое матовое платье, отливающее лунным серебром. У бабушки — жемчужные бусы. У прабабушки — черный платок. Умершие женщины начинают одевать невесту к венцу. Мама одевает на нее белое платье, бабушка — жемчужные бусы, прабабушка повязывает ей на голову черный платок. И они ведут невесту в церковь по дороге среди снегов, отражающих лунный свет…
Открывается дверь в храм. Священник внутри ждет. Роза стоит посреди храма в белом платье и черном платке, со свечой в руке. В храм входит жених. На нем белая рубашка и черный костюм. Но жених не берет свечу. Свеча горит в его сердце, и ее светом изнутри сияют глаза. А рука его ледяная… Жених останавливает священника жестом.
— Я умер для мира, — говорит он.
— Разве можно венчать умершего с живой?
Роза стоит ни жива ни мертва. Она понимает, что свадьбы сейчас не будет. Но как же так?? Она смотрит в ясные, припорошенные вечностью глаза жениха. Видит в них всю ту же любовь… Но как же так??? Она отдала ему всю душу, подарила ему все лучшее, что собрала за жизнь…
***
Я отправлюсь за тобой
И пройду сквозь злые ночи…
Я отправлюсь за тобой,
Что бы путь мне не пророчил.
Роза понимает, что пойдет за ним, туда, где он — даже если это Нигде… Потому что их соединила Любовь. А то, что Бог соединил, человек да не разлучает. Значит, это ее путь. Умереть для мира и войти туда — в Никуда — где они оба по-настоящему Живы. И внутри ее сердца пишется на свитке: Душа пришла к близнецовой душе. Подарить друг другу самое дорогое, зерно опыта, суть. И принять всей глубиной то, что подарит близнец, просто взять, принять в душу, не раздумывая, не рассуждая — и этим проявить его. Выявить суть, сработать как индикатор.
Близнец подарил душе смерть — самое дорогое, выношенную суть. И душа приняла ее глубоко, просто потому, что это шло от него. Не рассуждая, не пытаясь этого избежать — раз это шло от любимого, значит, так надо. Душа долго не могла понять, что происходит. Потому что полагала, что дар это что-то живое, пыталась это живое найти — и это закончилось ничем. А если дар — смерть? Все сразу встает на свои места.
Если ты умрешь,
Прежде чем умрешь,
То ты не умрешь,
Когда будешь умирать.
Надпись на двери монастыря на Афоне
По легенде, воин Зигфрид и воительница Брунгильда положили между собой на брачное ложе меч.
Меч, он же крест. В Духе — единое существо, я — это ты, а вовне лежит крест — меч. Неугасимая Свеча Духа и Нерушимая стена. Граница, данная, чтобы не слипнуться душами, не уйти от Оси во тьму внешнюю. Душа приняла в себя этот дар, чтобы умереть… и воскреснуть в духе. И вознестись к Отцу. И этот путь — это сокровенный личный путь. Путь, на котором выходят на поверхность из глубины души все более древние слои, с которыми она как бы срослась, которые раньше не подвергала сомнению. Изнутри — наружу… И самое глубинное, то, что рождало все прочие зацепки: самообожение (обожение самости), упоение СВОИМ могуществом, упоение СВОЕЙ любовью и т.д. С чего когда-то началось падение в дуальность, в разделение. И душа отошла от средоточия на Боге, загляделась на себя. Обожествление человеческой любви, возведение личного счастья в Абсолют. И это самообожение переносится автоматически на любимого человека, из него душа делает кумира, внешнего божка, и начинает ему поклоняться… Поклоняется — а потом сбрасывает с пьедестала, начинает осуждать его и себя… Первородный грех разделения, а затем — гордыня, самостность, вожделение…
Возвращение в изначальное Единство возможно только через разрушение разрушения. Перевод в осознание тех ранее неосознаваемых установок, что сковывают дух, отклоняют от ОСИ… Чтобы стать прозрачной, чтобы проводить Бога, а не транслировать «себя»…
Быть просто дудочкой, на которой играет Бог…
Отдать Богу могущество, власть, человеческую любовь, себя… — чтобы осталась только Любовь… И прозрачная душа — Ее проводник… Душа, как кошка, которая вбирает в себя дар любимого ею человека, умирает сама, воскресая в Духе — и обретает Жизнь вечную…
***
И голос внутренний сказал:
— Когда пройдешь сквозь смерть,
Ты разглядишь через кристалл,
Что в жизни будешь сметь.
Ты разорвешь последних пут
Колючие зубцы,
Собой смыкая Млечный путь
И звездные концы…
И сейчас душа подошла к этому. Роза вспоминает… Она видит себя в черном со свечой в руке на кладбище. Тогда она умерла от тоски по жениху, по родным… Не смогла пройти до конца. И встретилась с ними только на другом берегу реки бытия. И сейчас вновь подошла к этой точке. Не обойти, не объехать… Белая кобылица, что мне нужно понять, глядя в твои глаза? И словно внутренняя молния сверкнула. Та, тоскующая, не понимающая, бунтующая, не принимающая, обижающаяся, судящая — это НЕ ОНА. Это ЕЕ — НАСТОЯЩЕЙ — лишь отражение. Отражение в зеркале, правое — это левое, а левое — правое. Роза? Нет, Зора… а напротив нее стоит Мора. Смерть, выросшая внутри, которая ее убивает. И из самой глубины глубин себя она услышала голос Жениха: — Так убей эту смерть! И она поняла, что МОЖЕТ это сделать. Дар жениха — вот что убивает смерть. Смерть, убивающая смерть и дарующая Жизнь вечную…
Сознание видело словно со стороны Зору и Мору. Она — настоящая — Иная, третья, стоящая в Вечности, без имени, в Нигде. А на одном берегу реки, там, где жизнь — стоит Зора. А на другом берегу, там, где смерть — стоит Мора. Убить Мору, этот ужас многих жизней, избавиться от нее навсегда… А голос Жениха из глубин сердца говорит: — Ты столько раз уже переходила с берега на берег, выбирая одно и отрицая другое… Ты не устала — жить и умирать, а потом снова жить и умирать? Не пора ли встать в Вечности? И ОНА поняла… Мора, ужас многих жизней, я люблю тебя. Я протягиваю тебе руку. Потому что моя суть — любовь. Потому что суд Божий — милость. Я — вечность, а ты, Мора, мое левое крыло, а ты, Зора — крыло мое правое.
Я управляю силами, из которых состоит душа, а не они мной.
Роза… нет, Зора, нет, Зормораин — стоит на горном лугу и смотрит, как светлеет небо на востоке. Скоро заря… Буланая кобылица подходит к ней и встает рядом с белой. Жизнь, смерть и Вечность… И белые стены Храма, на которые упал первый луч Солнца, высоко на горе… и непостижимо близко, здесь и сейчас…
Tags: понятие - душа, понятие - единосущность, понятие - любовь
Trackback from your site.
Comments (4)
А еще созвучной сей притче мне представляется песня малоизвестного (к великому сожалению!) нижегородского барда Юрия Цендровского:
«Подернулся вечностью давний тот след —
мы вышли из буйства полыни
туда, где над руслом покоился свет
и лодки скрипучие плыли…
И там я тебя попросил умереть,
а сам примостился поодаль
ладони в горячем песке отогреть,
чтоб гладить спокойную воду…
Взглянувши легко, ты упала в песок
и тело твое — замолчало;
погибший бессмертник на бедрах присох —
игрив, молчалив и случаен…
На этот уход у пустынной струи
смотрел я смятенно и властно.
И чуял, как в темных глубинах моих
рождается… хрупкая ласка.»
Спасибо, Дмитрий! Может быть, в этой песне барда — Бог через него попросил умереть…
Вспоминается история Елены Дивеевской, которая умерла по послушанию старцу Серафиму за своего брата Михаила,чтобы брат остался жив — его дела на Земле еще были не окончены…
Нет, «попросил умереть» это не о смерти физической. Юрий написал эту песню около тридцати лет назад — немедленно, как он узнал как раз о той самой надписи на двери монастыря на Афоне:
«Если ты умрешь,
Прежде чем умрешь,
То ты не умрешь,
Когда будешь умирать.»
Но речь о послушании, да. Если умрешь ты для мира и если умрешь для я — рождаешься для послушания Богу.
Цендровский это великий символист. В его стихах ни единое слово, наверное, не употреблено в прямом смысле. Пожалуй и у Астахова иносказания встречаются реже)) Даже когда читаешь «Иордань времени».
Песня очень красивая… Но все же барду нужно было яснее выразиться)) Символизм — это наше все, но все же…
«Иордань времени» люблю…