© Лада Виольева

В час кончины священника о. Алексея Мечева на столике возле его кровати нашли короткую рукопись, написанную его почерком и подписанную единственно буквой «А».

Она являла собой «Надгробное Слово» о некоем, также, «А».

То есть, умирая, о. Мечев написал о себе самом надгробную речь. Дело, что называется, из ряда вон и однако — согласно повелению Божию сотворенное.

Все знавшие о. Алексея близко согласны были, что — по Велению именно. Поскольку глазами собственными десятилетия видели, что никаких иных действий, чем только по воле Свыше, сей пастырь не совершал.

Этакое из ряда вон ПОСЛУШАНИЕ не могло не привлечь внимания о. Павла Флоренского. Другие о. постарались, напротив, как бы и не заметить. Ведь «неудобно» как-то: вдруг сам о себе покойник — да надгробную речь?!

Но не таков был о. Павел. Чем и показал свою праведность. Его звала ТАЙНА: как и почему оказалось можно (и даже нужно!) чтоб сотворилось вот и даже ТАКОЕ аж исключение из правил?

И о. Павел предпринял, можно сказать, расследование. Коего результаты он отразил в статье «Рассуждения на случай кончины о. Алексея Мечева».

Ее нестрогий конспект вы можете видеть ниже.

Конечно, сделан такой не с целью просто пересказать. А с целью провести параллели.

Флоренский выявил ключевые моменты в надгробной речи о себе Мечева. И вот я обращаю внимание: а ведь они являют собой как раз… те тайные вехи (пять) именно, о которых веду я речь в заключительном разделе моей настоящей книги.

Священник Павел Флоренский пишет о речи Мечева: «Слово о. Алексея поражает своей объективностью… Это именно слово автора не о себе, а о своей личности, рассматриваемой со стороны. Конечно, нередко пишут о себе в третьем лице; но хотя бы это лицо было не только третьим, а и сто третьим, все-таки оно остается загримированным Я, и от автора тянутся к нему бесчисленные нервы и кровеносные сосуды личных пристрастий, вполне живые… Самое трудное, что есть на свете, — это думать и говорить о себе объективно: это труднее, чем умереть, потому что для объективности необходимо сперва умереть, а потом уже начать говорить».

То есть: священник о. Алексей прошел Звездный мост, еще и не умерев. Точнее: умер для мира сего и взошел на небо, в теле своем земном еще пребывая.

Сначала УМЕРЕТЬ, а потом уже начать ГОВОРИТЬ… как вам? Вот это уж точно — МОСТ.

Есть у Толкиена рассказ «Лист работы Мелкина». Сказание о художнике. Его сосед-скептик иронизирует на тему смерти как Путешествия: «по какому еще Мосту? Путешествие? — да, конечно. Но оно ведь просто — НА СВАЛКУ» (то есть, исповедует сосед оный, за Чертою просто НИЧЕГО НЕТ).

Наверное, пишет отец Флоренский, «нужно действительно умереть, действительно порвать все нити себялюбивой привязанности к Я, чтобы иметь силу взглянуть на свою личность бескорыстным взором и сказать о ней воистину, как об ОН. Высшая… объективность, которая лишь и позволила о. Алексею говорить о себе совсем со стороны, неизбежно наводит на мысль, что это писал человек уже отошедший. Мы не знаем, как это возможно, но мы можем утверждать: так БЫВАЕТ»!

И далее у Флоренского следует очень интересная констатация, что «умереть для мира — это значит коренным образом уничтожить внутренний водоворот, силою которого все явления в мире мы соотносим с самим собою и разбираемся в них, отправляясь от этого центра перспективы, а не вовсе объективно, т. е. НЕ в отношении к истинному центру бытия — не видим их в Боге».

Так именно! С этим созвучно даже ветхозаветное «никто не может видеть Бога и не умереть» (Исх 33:20).

Увидевший БОГА не может не умереть для МИРА. То есть: не может не перейти Мост. И это означает великую тайну, которую нам, не умершим, не понять, но о коей — говорит о. Павел Флоренский — должны мы «твердо запомнить, что она существует. Можно оставаться среди людей и делать вместе с ними дела жизни, но быть мертвым для мира и руководить деятельностью своего тела, находясь уже не в нем, а со стороны, из горнего мира». Св. Иоанн Лествичник, отец Варсонофий и другие святые отцы свидетельствуют: есть люди еще при жизни умершие и уже воскресшие до всеобщего воскресения! Это те, говорит Флоренский, «кто достиг… искоренения в себе страстей».

Выше я писала, что Мост, если по нему попытается пройти ЖИВОЙ, — сотрясется. Нынче же уточняю: Мост сотрясется, коли по нему попытается пройти тот, в ком СТРАСТИ живы еще. А в Мечеве страсти умерли. Поэтому сумел пройти по Мосту, пока еще формально был жив.

Умерший до смерти — смерти не увидит вовек. «Аще кто слово Мое соблюдет, смерти не имать видети вовеки» (Ин 8:51).

Вот я выше писала, что сотрясение Моста будит Стража, который — слепой мудрец.

А кто есть слепой мудрец? Смерть, конечно. Но, хоть глазницы ее черепа и пусты (как и самый череп), а Смерть мудра несомненно. Хоть ее и кличут слепою, а Смерть приходит (учат святые отцы) лишь в случае, коли либо душа уже пала так, что спастись при жизни не сможет, либо коли уже спаслась, и зачем же тогда заключение (тюремное) во плоти-то длить? Смерть, говоря точнее, это мудрец, лишь кажущийся слепым.

Кажущийся кому?

А тем, кто его повидать сподобились. И людям о том впечатление донести успели.

Матрос Кошка, легендарный русский герой. Да и не он один.

«Всадник, имя которому смерть» (Откр 6:8)…

Умерший в 1897 году монах Гефсиманского скита о. Потапий в день своей кончины видел смерть стоящей в окне его келии, о чем он тогда же и сказал прислуживающему ему в болезни послушнику Косме Аладьину.

Так точно и в жизнеописании преп. Феодоры говорится о смерти: «И вот пришла смерть, видом очень страшная, человеческого подобия, но без тела, составленная из одних нагих костей человеческих».

Так что Слепой Мудрец предстает живым, которые сотрясают Мост…

Однако не предстал он о. Мечеву, прошедшему до конца сей Мост при жизни еще.

Павел Флоренский пишет: «Смерть не будет предстоять его одру. Она приходит вообще не бесцельно [а приходит в качестве ПОВИТУХИ для высвобождающейся из плена тела души]; следовательно, в данном случае если она не явится, то это — за ненадобностью: в данном случае душа не имеет нужды быть принятой и повитой… она родилась уже в иную жизнь и, быв еще в теле, дышала воздухом иного мира».

Флоренский далее говорит об отсутствии у души Мечева «живой пуповины, связывающей ее с миром дольним, разрезание которой [косою смерти] вызывает в человеке величайший ужас». Флоренский характеризует Мечева как «путника, который еще здесь вошел в иную жизнь» — по Мосту. Те, кто совершил ПЕРЕХОД при жизни — не видят смерти (не сотрясают Мост и не будят Стража).

Сын о. Алексея, о. Сергий, — свидетельствует Павел Флоренский — поведал о Переходе: о выхождении о. Алексея, происшедшем за пару дней до кончины. О выхождении своем из тела своего говорил и сам отец Алексей. Мечев увидел внезапно себя гуляющим в саду и крайне удивился при виде своего тела, лежащего на кровати как мертвое.

По-видимому, это выхождение окончательно разотождествило его с «собой» и окончательно объективировало его земную личность, так что с этого момента он уже вполне стал для себя только ОН (а не Я), о котором есть сила мыслить и право говорить без малейшей окраски пристрастности. И после того-то и было написано то, что написано. В своем Слове подписавшийся инициалом А. описывает о. А. лежащим во гробе.

Материал этого поста представляет главу из только что опубликованной книги Лады Виольевой «Вехи человеческой жизни: 7 явных вех и 5 тайных вех».  Книга ЗДЕСЬ!

На картине Анны Ясной не изображено конструкций, напоминающих мост, и все же я ощущаю ее как «духовный портрет» Моста…

Поделиться с друзьями в соцсетях: