Существует ли Магнит с точки зрения одного из его полюсов, или о доказательствах бытия Божия, © Дмитрий Логинов, 15.03.217

Хотел дать послесловие к понравившейся статье Алёны Селивановой, размещенной на сайте нашего Института, в итоге… написал собственную небольшую статью. Алёна рассматривает, в числе прочего, онтологическое и нравственное доказательство бытия Божия. К этому захотелось добавить:

Да, Всевышний Бог есть Бытие (абсолютное). Он есть Единое, полюсами (модусами) которого являются «я» и «мир». Они — то, что мы привыкли называть бытие (относительное). Они, именно, являются, то есть могут и… навляться (от слова «навь»), чтобы обновляться (правиться). Поэтому Русская Северная Традиция учит про явь-навь-правь.

Ты внутренне ощущаешь себя как «я«, а меня как часть мира внешнего. Но откуда бы взялась такая полярность и как бы двойственность (из нее частность, множественность), если бы не существовало Магнита в целом (Единого)?

Поэтому, если ты есть, то Бог-то уж точно есть! (Причем не только лишь есть как Мир (Мир Мой даю вам не так, аки мир дает — Ин 14:27), но и есмь как Аз (Аз Есмь! — Ин 18:5): Он ЕСЬ — отсюда Отец Есь остяков.) Ибо что есть полюс если не образ (срез, модус) бытия магнита?

Ведь не может же один из полюсов магнита появиться сам собой от противоположного независимо или быть порождением этого противоположного. (Отсюда, кстати, хорошо видна несостоятельность как материализма, так и солипсизма.)

Вышень, то есть Всевышний Бог, понимается в Русской Северной Традиции одновременно и как Сварог (Творец) и как Род (Отец). Так, впрочем, и в христианстве.

Есть положение северного ведизма, которое богословы, даже дружественные, недолюбливают. Сварог рождает Макошь. (Эллинами это было перенято у скифов как Зевс рождает из головы Афину.) Макошь рождает пространства, миры, живое, людей, богов и… Сварога.

Нелепость — если с точки зрения детерминизма. Точнее — с точки зрения прозаического детерминизма. А если посмотреть с точки зрения причинности поэтической, то все лепо: поэт рождает поэму и по мере того как поэма эта рождает героев и темы в совершенстве все большем — она рождает и автора своего как поэта, именно.

Так исповедует и раннее христианство, хотя его язык более формализован: Бог Отец есть Причина самого себя — Он сам рождает себя (посредством чего тут уже не расписывается) — Он, в отличие от иных двух Лиц Троицы — Самобог.

Богословское понятие Самобог использовал Ориген. Он, анализируя Евангелие от Иоанна, заметил, что св. евангелист по отношению к Отцу употребляет «Ο Θεός», тогда как к Сыну просто «Θεός». Член «о» ставит перед словом «Бог» всегда, когда речь идет об Отце, о неопределимой Причине Всего, и всегда же опускает его перед словом «Бог», когда речь о Сыне, о Слове, Логосе.

Из этого Ориген делает вывод, что O Θεός Иоанна есть Самобог, т.е. Самосущий Бог, Нерожденный, Самоосновный. То есть O Θεός Евангелия надо понимать как Источник всякого Божества: он Отец, тогда второе лицо Троицы — Бог Сын — рожден Им.

Трудно не заметить РУССКО-греческую игру слов «Отец» и «O Θεός» (О-Теос). Созвучие очевидно (то есть — лучше сказать в данном случае — ушеслышно). Причем Ориген пишет: «именно форма подлежащего O Θεός указывает на тождественность Бога и Отца. Ибо Сын не О-Теос, хотя и Теос (Бог)».

Спишем опять на случайное совпадение? Или все же признаем, что Евангелие от Иоанна (начинающееся цитатой из Гераклита, принявшего посвящение в скифской богословской школе в Голуни с именем Любомудр), было изначально предназначено по крайней мере в не меньшей степени для скифов, чем для эллинов?

Итак, Бог есть не только Виновник бытия (выражение средневековых схоластов), но и Самобытие. Так что если у кого-то нет Бога, то это значит: он сам не обладает бытием в полной мере («Твоя жизнь скудна, игемон!» — замечает Христос маловеру Пилату, как это сказано в знаменитом романе Михаила Булгакова).

Другое дело, что строго научно доказать существование Бога человек не может. (Выше были попытки лишь ПОКАЗАТЬ или УКАЗАТЬ НА.) Бытие Божие не доказуется ни как геометрическая теорема (хотя Пифагор свою самую знаменитую полагал как раз геометрическим доказательством Три-Единства), ни путем постановки физического или какого-либо другого эксперимента. Поэтому непреходящи значения человеческой веры в Бога и воли к Богу.

Однако — парадокс — вот именно в том, что с человеческих позиций невозможно ни строго доказать, ни строго опровергнуть бытие Бога, это… это и есть еще одно доказательство бытия Божия.

А именно, доказательство с позиций теоремы Геделя, которая гласит: «Система не может быть адекватно описана в терминах своей подсистемы». То есть, если бы Всевышний Бог являлся человеческой фантазией (подсистемой человеческого разума), тога не только существование, а даже «устройство» такого Бога могло бы быть адекватно описано в терминах этого самого человеческого разума, причем без всякой нестрогой и поэтической «зауми». Но если Всевышний Бог действительно существует (а значит, человеческий разум является лишь его подсистемой), – тогда ни доказать или опровергнуть существование, ни, тем более, описать «устройство» Бога невозможно для разума человеческого. И лишь обожение (термин святых отцов) – то есть расширение сознания неизмеримо за пределы разума человеческого – позволяет проникнуть в Тайну.

Тропарь на «Блаженнах» утрени Страстного Пятка: «ов же сораспинаем, Бога Тя исповеда таящагося»…

Поэтому троичное богословие православных ведизма и христианства стремится не раскрыть эту Тайну (это не по силам никому, кроме Самого Бога), а только лишь исповеданием указывать на нее, чем и подвести сколь возможно близко к такому умному состоянию, в котором для души делается возможным постижение ее. Само же это богораскрытие происходит индивидуально для каждого и только по воле Бога. Троичное богословие лишь помогает сознанию не «расшириться» куда-нибудь не туда, чтобы вместо обожения не произошло обезумливания, то есть потери даже и человеческой формы разума.

Итак, Тайна Великого Триглава не может быть в принципе изречена каким-либо образом. Человеческие слова не могут вместить ее. Человеческая душа, прошедшая долгий путь, в молчании узнает последнюю эту Тайну непосредственно от Самого Бога.

Поэтому ведические древние тексты, начертанные русскими рунами, лишь констатируют ФАКТ, что Трое есть Один и Один есть Трое. Но не предлагают какой-либо «механизм» для Единосущности. В них говорится только: «Тайна та велика…» И ни по какому другому вопросу такое выражение в древних ведических писаниях не встречается.

P.S.

В статье Алёны приводится ежедневная молитва святителя Филарета, митрополита Московского:

«Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты един ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче, даждь рабу Твоему, чего я сам просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения: только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе отверсто; Ты зришь нужды, которых я не знаю. Зри и сотвори по милости Твоей. Порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Нет у меня другого желания, кроме желания исполнять волю Твою; научи меня молиться; Сам во мне молись! Аминь».

Христос: «Мир Мой даю вам не так, аки мир дает» и «Аз есмь».

Из проповеди «Аз есмь и аз несмь» священника Андрея Горбачева, кандидата богословия:

«Бог есть Сущий. Он имеет жизнь в Самом Себе (Ин. 5,26). Человек, как и весь мир, создан из ничего и не имеет автономного источника существования. Он существует только в меру причастности к Богу. Вне Бога – вне жизни. Если человек не утверждается на незыблемом фундаменте божественного Аз есмь, он не только соскальзывает в бездну небытия, в бездну своего изначального ничто. Он не может даже дать внятное обоснование своему собственному существованию, которое представляется в этом случае лишь игралищем стихий. В этом случае нельзя найти никаких серьезных доводов в подтверждение реального личностного существования.

Некоторые философы обращали свое внимание на эту безосновательность существования вне Бога. К примеру, английский мыслитель Дэвид Юм писал: «Если идея нашего я порождается некоторым впечатлением, то оно должно оставаться неизменно тождественным в течение всей нашей жизни, поскольку предполагается, что наше я таковым именно и остается. Но нет такого впечатления, которое было бы постоянным и неизменным. Страдание и наслаждение, печаль и радость, страсти и ощущения сменяют друг друга и никогда не существуют все одновременно. Итак, идея нашего я не может происходить ни от этих, ни от каких-либо других впечатлений, а следовательно, такой идеи совсем нет»^[9]. То есть при подобном подходе мы видим лишь эффект «я» — человек представляется не личностью, не субъектом, а неким явлением, вроде радуги или северного сияния, некоторым непрестанно меняющимся набором материальных и, возможно, даже духовных элементов, случайным соединением, обреченным на бесследное исчезновение. Отсюда и учение восточного ведизма — индуизма — о майе, о мире как об иллюзии, о «я» как о различных модификациях безличного Брахмана, который и сам не имеет свойства бессмертия (о безличии Брахмана учат не все школы ведизма даже и восточного: наиболее древние говорят о Тримурти, что переводится дословно как Три Лица — примечание Д.Л.).

Безосновательность человека вне Бога, отсутствие у него «жизни в себе»^[10] особенно остро ощущают святые. Эта тема рефреном звучит в «Исповеди» блаженного Августина. Все творение, и тем более человек, имеют необходимым условием своего существования утвержденность в бытии божественном: «Все, что есть, есть только потому, что Ты есть»^[11]; «Каждое создание существует только потому, что Ты знаешь его»^[12].

Человек вне Бога теряет жизнь, будучи недостаточным по природе к автономному существованию: «Истинно существует только то, что пребывает неизменным. «Мне же благо прилепиться к Богу», ибо если не пребуду в Нем, не смогу и в себе»^[13]. Бог для человека значит больше, чем душа для тела: «Он жизнь жизни твоей»^[14].

Жизнь вне Бога – жизнь ненастоящая, некая подделка под жизнь, ее суррогат, жизнь условная, жизнь, отравленная ядом смерти, умирание, недостойное именоваться жизнью: «Я не знаю, откуда я пришел сюда, в эту – сказать ли – мертвую жизнь или живую смерть»^[15]. Только в Боге человек обретает истинное существование: «Да не в себе найду жизнь свою: я плохо жил собой, смертью был я себе – в Тебе оживаю»^[16]. Другой возможности жизни для человека не существует: «И настоящая счастливая жизнь в том, чтобы радоваться Тобой, от Тебя, ради Тебя: это настоящая счастливая жизнь, и другой нет»^[17].

Таким образом, можно сказать, что атеист – своего рода самоубийца, сознание которого до известной степени перевернуто. Для него жизнь, основанная на вере, представляется жизнью безосновательной, придуманной, но на деле оказывается, что сам он лишает себя основы и рано или поздно (лучше, конечно, рано) приходит к пониманию всего ужаса своего существования в небытии, жизни в смерти, к леденящему аз несмь.

Христианин же имеет твердую надежду на свое реальное существование не только во времени, но и в вечности, потому что он получает это существования от Самого Сущего, от Того, Кто поистине Аз есмь, и Кто оставил нам обещание: Я живу, и вы будете жить (Ин. 14,19).

Иерей Андрей Горбачев 25 июля 2016 г

Поделиться с друзьями в соцсетях: